В.Каменский
Путь энтузиаста
Куприн. Хлебников.
‹...› Однажды в квартире Шебуева, где находилась редакционная комната, не было ни единого человека, кроме меня, застрявшего в редакционных рукописях.
‹...› Мне послышались неуверенные шаги на лестнице.
Я вышел на площадку — шаги исчезли.
Снова взялся за работу.
И опять шаги.
Я тихонько спустился этажом ниже и увидел: к стене прижался студент в университетском пальто и испуганно смотрел голубыми глазами на меня. ‹...›
— Ну, коллега, идите в кабинет в пальто. Садитесь. И давайте поговорим.
Студент сел на краешек стула, снял фуражку, потер высокий лоб, взбудоражил светлые волосы, слегка по-детски открыл рот и уставился на меня небесными глазами.
Так мы с ним молча смотрели друг на друга и улыбались.
Мне он столь понравился, что я готов был обнять это невиданное существо.
— Вы что-нибудь принесли?
Студент достал из кармана синюю тетрадку, нервно завинтил ее винтом и подал мне, как свечку.
— Вот тут что-то... вообще...
И больше ни слова.
‹...› Студент посмотрел на мою черновую работу, снова взлохматил волосы, улыбнулся:
— Надо это печатать, а не... вообще...
— Очень приятно. Не ожидал... вообще...
— Ваш рассказ не подписан. Пожалуйста, подпишите.
И студент подписался:
«В. Хлебников».
‹...› Я вышел вместе с Хлебниковым.
Я совсем забыл о театре; и сначала мы пошли ко мне пить чай, а потом к нему: очень хотелось узнать, как он живет, где, в каких условиях.
Был поражен: Хлебников жил около университета, и не в комнате, а в конце коридора квартиры, за занавеской.
Там стояли железная кровать без матраца, столик с лампой, с книгами, а на столе, на полу и под кроватью белели листочки со стихами и цифрами.
Но Хлебников был не от мира сего и ничего не замечал.
‹...› Мы крепко сдружились.
Он буквально скакал от радости, когда я принес ему «Весну» с рассказом «Искушение грешника».
Сияющий автор воскликнул:
— Надо бы устроить пир, но у меня нет золота
Основание футуризма
‹...› Успеха картинных выставок нам было недостаточно; и теперь, набравшись сил, организовавшись в крепкую, дружную группу, наша литературная часть решила бросить бомбу в уездную безотрадную улицу общего литературного бытия, где декаденты уступали в конкуренции с порнографией, где мистики символизма тонули в бумажных морях Пинкертона, где читатели тупо совались от Бальмонта к Вербицкой и обратно.
Главное — нестерпимая скука жила на улице литературы, как в стоячем болоте.
‹...› О, тем приятнее нам было швырнуть свою бомбу, начиненную динамитом первого литературного выступления общую книгу «Садок судей».
Мы великолепно понимали, что этой книгой кладем гранитный камень в основание «новой эпохи» литературы и потому постановили:
1) Разрушить старую орфографию — выкинуть осточертевшие буквы ять и твердый знак;
2) Напечатать книгу на обратной стороне комнатных дешевых обоев — это в знак протеста против роскошных буржуазных изданий.
4) Дать материал только «лирический», чтобы нашу книгу не могли конфисковать власти по наущению газет, от которых ожидали травли;
5) Авторы: Хлебников, Давид и Николай Бурлюки, В. Каменский, Е.Гуро, Мясоедов, Е.Низен, рисунки Владимира Бурлюка;
6) Издать «Садок судей» на товарищеских началах;
7) По выходе книги появиться всем где возможно, чтобы с «Садком судей» в руках читать вещи и пропагандировать пришествие будетлян (от слова «будет» по Хлебникову).
С громовой радостью мы собирались у меня на квартире, на Фонтанке, и делали книгу.
Да! Это был незабываемый праздник мастеров-энтузиастов будетлян.
Хлебников в это время жил у меня, и я не видел его более веселого, скачущего, чем в эти горячие дни.
Он собирался весь мир обратить в будетлянство и тут же предлагал прорыть канал меж Каспийскими и Черными морями.
Я поддерживал Хлебникова во всю колокольню:
— Витя, давай, гуще давай проектов, шире работай мотором мозга, прославляй великие изобретения аэропланов, автомобилей, кино, радио, икс-лучей и всяческих машин. Ого! Мир только начинает, его молодость — наша молодость!
‹...› Хлебников, будоража волосы, то корчился, то вдруг выпрямлялся, глядел на нас пылающей лазурью, ходил нервно, подавшись туловищем вперед, сплошь сиял от прибоя мыслей:
— Вообще... будетляне должны основать остров и оттуда диктовать свои условия... Мы будем соединяться с материком посредством аэpопланов, как птицы. Станем прилетать весной и выводить разные детали, а осенью улетать к себе.
Сверхреальный Давид Бурлюк наводил лорнет на нездешнего поэта и спрашивал:
— А чем же мы, Витя, станем питаться на этом острове?
Хлебников буквально пятился:
— Чем? Плодами. Вообще мы можем быть охотниками, жить в раскинутых палатках и писать... Мы образуем воинственное племя.
Владимир Бурлюк, делая за столом рисунки для книги, хохотал:
— И превратимся в людоедов. Нет, уж лучше давай рыть каналы. Бери, Витя, лопату и айда без разговоров.
Тогда Хлебников терялся, что-то шевелил губами и потом добавлял:
— Мы должны изобрести такие машины... вообще...
‹...›Елена Гуро
Безусловно, мы сияли именинниками. Наш успех был таков, что мы носились всюду угорелыми, пьяными от молодости и от удачного начала.
Даже скромный Витя Хлебников, проживавший у меня на Фонтанке, повел себя необычайно.
В одно из утр мы встали рано; я пошел в лавку купить ветчины и сыру для завтрака и, когда вернулся, остановился в дверях изумленный: Витя смотрел в окно с 4 этажа и, залитый солнцем, с полотенцем в руках, пел.
О, как он пел! Тончайшим голоском, будто ниточкой, Витя разматывал какую-то невероятную мелодию с еле уловимыми нюансами.
Так поют персидские пастухи на высоких горах, и мне вспомнилась чудесная Персия — так и потянуло туда, в путь, к Тегерану.
‹...› А он пел да пел, ну совсем как в Персии.
Возбужденный, я тихонько побежал вниз, купил бутылку красного вина, которое очень любил Хлебников.
Вернулся, а он все поет, но, когда кончил, взглянул на бутылку, обрадовался:
— Замечательно. Очень кстати.
— Это тебе, Витя, за персидскую песню.
Он гордо просиял.
— В таком случае я всю бутылку выпью один.
— Пожалуйста.
И он выпил, ликуя, что пьет один.
Впрочем, он знал, что не люблю красного вина и вообще утром предпочитаю кофе.
Спросил:
— Откуда ты знаешь персидскую песню?
Хлебников втянул голову в плечи, потер лоб, по-детски выпятил губу:
— Персидскую? Вообще... будетляне должны двинуться на восток... Там лежит будущее России. Это совершенно ясно. Мы обязаны об этом написать и объявить народу...