М. Альтман: Из того, что вспомнилось
М. С. Альтман, ныне профессор, доктор филологических наук, учился в Бакинском университете у Вячеслава Иванова.Воспоминания о Хлебникове, основанные на дневниковых записях 20-х годов, написаны по просьбе публикатора. Печатаются в отрывках.
В 1920 году его ко мне привёл А. Е. Кручёных. Хлебников произвёл на меня странное впечатление. Косматый, лохматый, с длинными нечесаными волосами, со спутанной бородой, высокого роста, он показался сразу же особенным. Было что-то в нем детски трогательное; среди всех кругом него выпячивающих себя Хлебников один был воплощением начала полного забвения себя. В сравнении с ним толстовский Платон Каратаев мог бы показаться человеком с претензиями... Больше всего походил он на дерево, не только характером, но и внешностью. Он был высок и строен, но, как бы извиняясь за свой рост, порою сутулился. Однако, в отличие от недвижных деревьев, Хлебников страстно любил скитаться. Беспечность его была невероятна. На мой ему вопрос, есть ли у него враги, он ответил: «Нет», а затем прибавил: «Есть; пожалуй, один враг — холод».
Вячеслав Иванов определенно считал Хлебникова явлением необычайным. Один раз он мне сказал: «От Хлебникова пахнет святостью, этот запах святости я чувствую немедленно при входе его в комнату». А в другой раз В. И. мне сказал, что Хлебников находится между гениальностью и безумием.
породы, даже, казалось, уже не нашей природы. Последнее было, конечно, ошибкой: природа в конце концов его одолела. «Не вынесла душа поэта... » своего же тела. Душа поэта... нет, больше — душа героя. А Велимир, разумеется, был героем, и я вспоминаю, как на мой вопрос, отчего Вячеслав Иванов, которого он и любил и чтил, не кажется ему идеальным, он ответил: да потому, что его жизнь не героическая.
В чем же героизм Хлебникова? Да в том, что он был, как никто, свободен и независим. Если ему можно было в чем-нибудь завидовать, так это больше всего в той минимальности «благ», которыми он вполне удовлетворялся. И в самом деле, не увеличение доходов, а уменьшение расходов — вот что может обеспечить человека и сделать его беспечным.
Вспоминаю, как однажды при чтении у В. И. мною своего дневника Хлебников заметил, что дневник — это уже мемуары. Писать нужно не дневник, а минутник, и вести эти записи с точностью до одного мгновения.
Порою Хлебников совершенно забывал свои стихи; бывало, при нем прочтут стихотворение, и он похвалит какой-нибудь стих и спросит, кто это написал? А потом оказывается, что стихотворение-то самого Хлебникова, а он об этом совершенно забыл. Больше я никогда не встречал человека, у которого бы в такой степени отсутствовало чувство собственности и вообще всякая «ячность».
Как-то после моего возвращения из Персии в Баку я встретил Хлебникова грустно бредущим по берегу Каспия.
— Хочу в Персию: все едут, а я вот один не еду.
Вскоре, впрочем, поехал и он. О его «прибытии» в Персию мне, между прочим, рассказали следующее. Уже очень близко от входа в порт Энзели, там, где капитан русского корабля сдает управление персидскому лоцману и при этом, естественно, происходит некоторая задержка, Хлебников, горя нетерпением скорее вступить на легендарную персидскую землю, каким-то способом спустился с парохода и по воде в одежде добрался до берега! Рассказ явно фантастический, и за его достоверность я отнюдь не ручаюсь. Привожу его лишь, чтобы показать, каким Хлебникова представляли близко его знавшие и какими он уже при жизни обрастал легендами.
Публикацию подготовил Александр Парнис
«Литературная газета» 13.10.1985
Источник заимствования: www.ka2.ru