АЗЫ ИЗ УЗЫ
Единая книга
Я видел, что черные Веды,
Коран и Евангелие,
И в шелковых досках
Книги монголов
Из праха степей,
Из кизяка благовонного,
Как это делают
Калмычки зарей,
Сложили костер
И сами легли на него
Белые вдовы в облако дыма скрывались,
Чтобы ускорить приход
Книги единой,
Чьи страницы большие моря,
Что трепещут крылами бабочки синей,
А шелковинка-закладка,
Где остановился взором читатель,
Волга, где Разина ночью поют,
Желтый Нил, где молятся солнцу,
Янцекиянг, где жижа густая людей,
И ты, Миссисипи, где янки
Носят штанами звездное небо,
В звездное небо окутали ноги,
И Ганг, где темные люди деревья ума,
И Дунай, где в белом белые люди,
В белых рубахах стоят над водой,
И Замбези, где люди черней сапога,
И бурная Обь, где бога секут
И ставят в угол глазами
Во время еды чего-нибудь жирного,
И Темза, где серая скука.
Род человечества книги читатель,
А на обложке надпись творца,
Имя мое письмена голубые.
Да ты небрежно читаешь.
Больше внимания!
Точно уроки закона божия.
Эти горные цепи и большие моря,
Эту единую книгу
Скоро ты, скоро прочтешь!
В этих страницах прыгает кит
И орел, огибая страницу угла,
Садится на волны морские, груди морей,
Чтоб отдохнуть на постели орлана.
Я, волосатый реками...
Смотрите! Дунай течет у меня по плечам
И вихорь своевольный порогами синеет Днепр.
Это Волга упала мне на руки,
И гребень в руке забором гор
Чешет волосы.
А этот волос длинный
Беру его пальцами
Амур, где японка молится небу,
Руки сложив во время грозы.
Азия
Всегда рабыня, но с родиной царей на смуглой груди,
Чей почерк росчерки пера морей.
Чернилами служили люди,
Расстрел царя был знаком восклицанья,
Победа войск служила запятой,
А толпы многоточия,
Чье бешенство не робко,
Народный гнев воочью,
И трещины столетий скобкой.
И с государственной печатью
Взамен серьги у уха,
То девушка с мечом
Противишься зачатью,
То повитуха мятежей старуха.
Всегда богиня прорицанья,
Читаешь желтизну страниц,
Не замечая в войске убыли,
Престолы здесь бросаешь ниц
Скучающей красавицы носком,
Здесь древний подымаешь рубль
А здесь глазами нег и тайн,
И дикой нежности восточной
Блистает Гурриэт эль-Айн,
Костром окончив возраст непорочный.
У горных ласточек здесь гнезда отнимают пашни,
Там кладбища чумные башни,
Здесь пепел девушек
Несут небес старшинам,
Доверив прах пустым кувшинам.
Здесь сын царя прославил нищету
И робок опустить на муравья пяту,
И ходит нищий в лопани.
Здесь мудрецы живьем закопаны,
Не изменивши старой книге.
А здесь былых столетий миги,
Чтоб кушал лев добычу
Над письменами войн обычаю.
Там царь и с ним в руках младенец,
Кого войска в песках уснули,
О, слезы современниц!
Вот степи, где курганы, как волны на волне,
В чешуйчатой броне былые богдыханы
Умерших табунов.
Вот множество слонов
Свои вонзают бивни
Из диких валунов
Породы допотопной,
И в множество пещер
Несутся с пеньем ливни
Игрою расторопной,
Лавинами воды,
То водопадами, что взвились на дыбы,
Конями синевы на зелени травы
И в кольца свернутыми гадами.
Ты разрешила обезьянам
Иметь правительства и королей,
Летучим проносясь изъяном
За диким овощем полей.
Ты слышишь смех лесных братишек.
Как ты стара! Пять тысяч лет.
Как складки гор твоих зазубрены!
Былых тысячелетий нет
С тех пор, как головы отрублены
Веселых пьяниц Хо и Хи.
Веселые, вы пили сок
И пьянства сладкие грехи.
Веселым радостям зазорным
Отдавши тучные тела,
Забывши на небе дела,
Вы казнены судом придворным.
Зеваки солнечных затмений,
Схватив стаканы кулаком,
Вы проглядели современья
Сидонии приход второй.
Его судов Цусимою разгром
Он вновь прошел меж нас, Медина,
Когда Мукден кровавила година,
И на восток Ро<ж>ественских путина.
Страна костров и лобных мест, и пыток
Столетий пальцами
Народов развернула свиток,
Целуешь здесь края одежд чумы,
А здесь единство Азии куют умы.
Туда, туда, где Изанаги
Читала «Моногатори» Перуну,
А Эрот сел на колена Шангти,
И седой хохол на лысой голове
Бога походит на снег,
Где Амур целует Маа-Эму,
А Тиэн беседует с Индрой,
Где Юнона с Цинтекуатлем
Смотрят Корреджио
И восхищены Мурильо,
Где Ункулункулу и Тор
Играют мирно в шашки,
Облокотясь на руку,
Астарта туда, туда.
Современность
Где серых площадей забор в намисто:
«Будут расстреляны на месте!»
И на невесте всех времен
Пылает пламя ненависти,
И в город, утомлен,
Не хочет пахарь сено везти,
Ныне вести: пал засов.
Капли Дона прописав
Всем, кто славился в лони годы,
Хорони<т> смерть былых забав
Века рубля и острой выгоды.
Где мы забыли, как любили,
Как предков целовали девы,
А паровозы в лоск разбили
Своих зрачков набатных хлевы,
Своих полночных зарев зенки,
За мовою летела мова,
Всего одно лишь слово: «К стенке!»
Как водопад дыхания китов,
Вздымалось творчество Тагора и Уэльса,
Но черным парусом плотов
На звезды мира, путник, целься.
Убийцы нож ховая разговором,
Столетие правительства ученых,
Ты набрано косым набором,
Точно издание Крученых,
Где толпы опечаток
Летят, как праздник святок.
Как если б кто сказал:
«Война окончена война мечам.
И се я нож влагаю в ножницы»
Или молитвенным холстам
Ошибкой дал уста наложницы,
Где бычию добычею ножам
Стоят поклонники назад.
В подобном двум лучам железе
Несется в черный слух Замбези,
За ней счета торговых янки.
В тряпичном серебре
Китайское письмо,
Турецкое письмо
На знаке денежном РСФСР
Тук-тук в заборы государств.
А голос Ганга с пляской Конго
Сливает медный говор гонга.
Как спутник ласточке, хотел помочь,
У изнемогших паровозов
Сиделкою сидела ночь.
Где серны рог блеснул ножом,
Острожный замок Индии забит пыжом
Рабиндранат Тагором!
«Вещь покупаэ<м>. Вещь покупае<м>!»
О, песнь, полная примет!
Во дни зачатия железных матерей.
Старьевщик времени царей шурум-бурум
Забрал в поношенный мешок.
И ходит мировой татарин
«Старья нет ли?»
Мешок стянув концом петли.
Идет в дырявом котелке
С престолом праздным на руке.
«Старья нет ли?
Вещь покупаэм!
Царей берем.
Шурум-бурум! «
Над черепами городов
В железном русле проводов
Летел станок печати.
В железных берегах тех нитей
Плывут чудовища событий.
Это было в месяц Ай.
Слушай, мальчик, не зевай.
Это было иногда,
Май да-да! Май да-да!
Льется чистая вода,
Заклинаю и зову.
Что же в месяце Ау?
Ай да-да! Май да-да!
Как девы брови я постигаю тучу,
Как шею нежного здоровья
Твои ночные вечеровья.
Где тот, кто день свободных ласк предрек?
Мне Азия обвила бы колени
И дева прошептала бы таинственные пени,
И, тихая, счастливая, рыдала,
Концами кос глаза суша.
Вселенной смутная душа.
И вновь прошли бы в сердце чувства,
Вдруг зажигая в сердце бой,
И Махавиры, и Заратустры,
Умерших снов я стал бы современник,
Творя ответы и вопросы,
А ты бы грудой светлых денег
Мне на ноги рассыпала бы косы,
«Учитель, ласково шепча,
Не правда ли, сегодня
Мы будем сообща
Искать путей свободней?»
Заклинание множественным числом
Вперед, шары земные!
Я вьюгою очей...
Вперед, шары земные!..
Пение второе
«Харьковские птицы»,
Кажется, Сушкина,
Засох соловьиный дол
И гром журавлей,
А осень висит запятой,
Чье греческое и странное руно
Приглашает меня испить
«Египетских ночей» Пушкина
Холодное вино.
ночная и дневная,
Две половины суток.
День голубой, раб черной ночи,
Вы тонете, то эти, то не те.
И влага прихоти на дне мгновений сотки.
Что был хорош Нерон, играя
Христа как председателя чеки.
Вы острова любви туземцы,
В беседах молчаливых немцы.
1920 1922
|